Кэльпи

[justdacat]

Внезапно нарисовалась третья часть. Она, возможно, менее атмосферна, чем первые две, хотя не знаю. Осторожно, там

есть неприятный момент, для спойлера ткните сюда

едят людей. Без особых подробностей, но факт присутствует.

~1~

~1~

Осень.
Листья желтеют. Прохладное лесное озеро уже не манит путника отдохнуть от дневного зноя и палящего солнца – жаркие дни закончились, и крестьяне прячутся в своих домах, выбираясь в лес лишь на заготовку хвороста на зиму.
Я голоден; я брожу вокруг озера, обезумевший от жажды человеческой крови, в ожидании, что какой-нибудь незадачливый крестьянский мальчишка все же забредет в мои земли, и тогда я…
Я напрасно тешу себя надеждами. В таком состоянии любой распознает мою истинную природу: я неухожен, грива покрыта тиной, к влажной шкуре прилипла опавшая листва. Я никого не смогу обмануть этим неприглядным обликом.
Уставший, я захожу в воду в надежде немного отдохнуть.
Я измучен. Молодая русалка, обитающая в моем озере, подплывает ко мне и сочувственно гладит серую гриву, нежно обнимая меня бледными ледяными руками. Ее объятья холодны, как и положено объятьям утопленницы; я знаю это, хоть ничего и не чувствую: я тоже мертв.
Она что-то шепчет мне; ее голос похож на серебристую рыбку. Я люблю ее; у нее стройные ножки и зеленоватые волосы, которые она любит расчесывать в лунном свете летних ночей. Тогда она поет, и ее пение так смертельно прекрасно, что я замираю и слушаю, забывая о том, кто я.
Нас трое в этом озере: она, я и старый водяной, раздувшийся, покрытый тиной, похожий на старую гнилую корягу. Когда-то он был моложе, стройнее и симпатичнее; тогда он вызывал восторг у нее и у меня, переворачивая лодки крестьян, решивших порыбачить в озере.
Сейчас этот старый пень с темной морщинистой кожей часами лежит на дне, издавая редкое «бульк». Он весь зарос тиной, и вокруг него плавают рыбы: он слишком раздулся и слишком ленив, чтобы отгонять их.
Я смотрю на хрупкую русалку и боюсь, что однажды она станет такой же, как он: ленивой булькающей жабой с водянистым телом. Ее хрупкая мертвая красота слишком дорога мне, чтобы я мог думать об этом безучастно.
Пока она гладит мою серую гриву и шепчет мне нежности своим серебряным голосом, я потихоньку успокаиваюсь, и мне даже кажется, что голод отступает. Я закрываю глаза и вижу летние ночи на озере: русалка поет, притаившийся в ветвях ивы водяной играет на флейте, рядом пляшет проказник Пак, а я катаю по берегу рыжеволосую лесную фею.
Я вижу, как к озеру подходит влюбленная пара: они держатся за руки, хотя давно позабыли друг о друге. Они увидели нас, и весь остальной мир тут же перестал для них существовать. Мы заманим их в свой колдовской круг, где они будут танцевать под звуки флейты, пока не упадут от усталости. Мы будем долго хохотать, когда они упадут, а потом девушка сядет мне на спину, и я прокачу ее в последний путь на дно озера, где меня насытит ее теплая кровь. А юноша – о, юноша, он давно погиб, погиб еще тогда, когда заглянул в обжигающе-ледяные глаза рыжеволосой феи.
Он будет лежать на берегу и умирать от любви. Утром его тело найдут ничего не понимающие крестьяне, которые скажут, что его, наверное, укусила змея, и от этого он умер.
И никому в голову не придет поискать следы от укуса.
Я буду сыт девичьей кровью. Красота рыжеволосой феи не увянет, пока у нее есть души тех, кто имел неосторожность полюбить ее. И нам нет и никогда не будет никакого дела ни до наших жертв, ни до судеб их близких, до чьей-то рыдающей матери и убитой горем сестры.
Ведь мы так не любим теплокровных и счастливых людей.

~2~

~2~

Еще один промозглый осенний день.
В облике человека я сижу на берегу, наблюдая, как по воде разбегаются круги от падающих листьев. Голод сделал меня ленивым и невнимательным, поэтому я вздрагиваю, заслышав шорох поблизости.
Подняв глаза, я вижу ее стройную фигурку, облаченную в слишком красивое и богатое для крестьянки платье. Волосы ее аккуратно уложены, на плечах дорогая накидка. Часть меня задумывается, что эта аристократичная особа делает одна в лесу. Другая часть просто хочет ее крови.
Я поднимаюсь. Она, по-видимому, не замечает меня; лицо ее сосредоточенно и грустно, когда она смотрит на темную воду озера.
Я слаб, но фейри никогда не бывают слабы настолько, чтобы не суметь обмануть смертных. Я верю в это. Когда я подойду к ней, она увидит прекрасного юношу, который зачарует ее настолько, что она забудет обо всем…
- Вы заблудились? – спрашиваю я. Мой голос приветлив и нежен.
Я жду, что она вздрогнет, обернется, на секунду удивится, увидев меня, встретится со мной взглядом, и ее судьба будет решена.
Но она не смотрит в мою сторону.
- Это не ваши заботы, - отвечает она, холодно и несколько подавленно.
Я смущаюсь и злюсь: мне не доводилось встречать отпора со стороны смертных. Я беру ее за руку и резко притягиваю к себе, вынуждая посмотреть мне в глаза, но чары не действуют. Она не очарована мной, она злится, отдергивает руку:
- Оставьте меня!
Я строго смотрю на нее. Я все еще не верю, что она не поддается моим чарам. Я просто слаб, это минутное замешательство, сейчас еще мгновение и…
Я понимаю, что не так уж хочу ее крови. Она слаба, бледна, худощава, словно больна; она никогда не утолит моей жажды.
Вдруг я замечаю, что она больше не сердится – она удивлена. Она подходит ближе и смотрит мне прямо в глаза.
- Ты лесной дух, да?
От неожиданности я делаю шаг назад, лишь через секунду понимая, что этот жест выдает меня с головой. Моя первая мысль – броситься в озеро поскорее, сбежать от смертной, которая теперь безумно меня пугает: тем, что она меня не боится.
- Кто ты? – спрашивает бледная девушка; ее зеленые глаза изучают меня, мне не по себе от ее слишком ясного взгляда. – Кто ты, дух? Один из тех лесных эльфов, что сводят девушек с ума?
Я молчу и едва заметно мотаю головой.
- Ты слишком красив для человека.
Она протягивает руку и снимает с моих волос камышовый стебелек.
- Водяной?
Я снова вздрагиваю.
Не называй меня…
- Глэйштн?
Я обреченно склоняю голову при упоминании собственного имени. Капкан захлопнулся, и теперь я раб человека – фейри, не сумевший обмануть смертного. Фейри, позволивший себя раскрыть.
Теперь я должен ей желание.
- Значит, я могу попросить у тебя что угодно, глэйштн?
Я поднимаю глаза, в моем взгляде усталость и ненависть.
Прочти их, смертная.
Бойся меня, смертная.
Умоляю.
- Проси.
Еще мгновение она смотрит мне в глаза, как будто все еще не верит. Неожиданно она обвивает мою шею руками, взгляд ее грустнеет, и она произносит, тихо-тихо:
- Спрячь меня.
Я в ужасе отстраняюсь, когда она касается меня, но ее руки лишь вцепляются крепче.
- Спрячь меня. Убей меня, выпей мою кровь, съешь мое тело, что угодно. Сделай так, чтобы мне больше не пришлось возвращаться домой.
О чем она просит?..
- Спрячь меня, глэйштн.
Я должен ей желание, но ее кровь не насытит меня.
Я кладу руки ей на плечи, отстраняя от себя, затем беру за руку и подвожу к растущей на берегу иве. Я велю ей сесть под дерево, спиной к стволу. Она подчиняется.
Я начинаю петь: о запретных для смертных темах, о вечной жизни и не-смерти, о танцах эльфов, о духах лесов, озер, болот, гор, о мостовых троллях, о кругах фей, где смертные танцуют до упаду, о хулдрах с их пористыми спинами, о сокровищах лепреконов – обо всем, что так знакомо мне и совсем не знакомо ей. Девушка, сидящая под деревом, постепенно слабеет: ее веки тяжелеют, глаза закрываются. Сейчас она невообразимо легкая; если бы кто-нибудь взял ее на руки, он поразился бы тому, как мало весит тело без души.
Наконец она падает наземь, точнее, уже не она, а то, что от нее осталось – безжизненное тело, пустая оболочка. Я вздыхаю и только теперь понимаю, что за мной наблюдают.
Моя русалочка осторожно выбирается на берег и подходит ко мне. Она обнимает меня за шею и оставляет на лбу свой ледяной поцелуй.
- Бедный.
Я молчу. Я до сих пор не верю в свою неудачу.
- Ты сделал ее одной из нас? – невинные глаза моей русалочки выражают удивление.
Я киваю головой в сторону ивы, которая благодарно шелестит листвой.
- Пройдет время, прежде чем она сможет действительно стать такой.
Русалочка склоняет голову мне на плечо.
- Ты ведь мог просто ее убить. Выпить ее кровь, не страдать.
Я ничего не отвечаю и едва заметно улыбаюсь. Русалочка пожимает плечами, берет меня за руку и ведет к озеру. Мы вместе спускаемся на дно, где я снова кэльпи. Я устало ложусь в ил и закрываю глаза.
Нет, моя прелестная русалочка. Я не мог ее убить.
Она уже была мертва.

~3~

~3~

Холодно.
Еще немного - и на озере встанет лед: придет Старуха-в-белом и будет дышать на воду, пока та не замерзнет. Тогда волей-неволей придется уснуть. Несмотря на голод. Несмотря на муки, которые он приносит. Уснуть до весны.
Если бы мне удалось последний раз...
Смех.
Смех - это очень хороший звук. Смех означает беззаботность, неосторожность, самоуверенность, сравнительно легкую жертву.
Я очень люблю смех.
Второпях я прячусь среди деревьев, чтобы получше разглядеть своих гостей. Сейчас я ношу свой истинный облик, но если будет нужно - они увидят человека.
Я вижу, как две девицы - и что привело их сюда в это время года? - выходят к озеру, громко болтая и пересмеиваясь. Смертные, особенно женщины, часто громкоголосы и визгливы, и шуму от них больше, чем от пикси в мае по ночам. Эти - не исключение, и мне даже странно, что они забрались так глубоко в лес и остались невредимы - в это время года наш народ очень зол, особенно по отношению к тем, кто прерывает их едва начавшуюся спячку.
Девицы выглядят самоуверенными и глупыми. Это очень хорошо, потому что делает охоту совсем простой.
Я всего лишь серая лошадь. Я выбираюсь из своего укрытия, делая вид, что щиплю пожухлую траву и совсем их не вижу.
- Ой! - одна из них замечает меня и вздрагивает от неожиданности, но тут же успокаивается и снова начинает хохотать. - А, это просто лошадь.
- Чего тут лошадь делает? - интересуется вторая.
- Ну может, хозяин рядом где.
- Какая-то она странная. в листьях вся, в траве... наверное, давно тут бродит. Может, потерялась?
- Может, домой ее отведем? Отец разберется там, чего делать с ней. Продать, или хозяина найти, может заплатят за нее.
- Давай попробуем поймать ее, что ли.
Они подходят ко мне, неуклюже, с двух сторон, я делаю вид, что пугаюсь, и отбегаю поближе к озеру - берег с этой стороны крутой, и с него так легко сорваться.
- Тихо, тупая зверюга, утопишься!
Я на время забыл про голод - мной овладел азарт охоты. Теперь я стою смирно, ожидая, пока ко мне подойдут. Одна из них наконец хватает меня за шею - естественно, она не удержала бы живую лошадь таким образом, но я не планирую сбегать.
- Оседлать ее сможешь?
Девица пытается отвести меня подальше от обрыва - конечно, я позволяю. Затем она неуклюже вскарабкивается мне на спину, и я охотно ей помогаю, слегка согнув передние ноги.
- Умница-лошадка.
Еще бы, ведь "лошадка" голодна.
Я отхожу подальше от берега, словно бы подчиняясь своей наезднице. Недалеко, ровно настолько, сколько мне нужно для небольшого разбега.
Мне жаль, что я не вижу ее. Я каждый раз думаю, что хотел бы видеть смесь удивления и ужаса на лице своей жертвы, когда я неожиданно разворачиваюсь и галопом несусь к озеру. Прыжок - и мои копыта касаются воды, еще миг - и я ныряю.
Она пытается кричать, но добивается лишь того, что вода глубже проникает ей в легкие. Она изо всех сил пытается выбраться на поверхность, даже не осознавая, что ноги ее не слушаются - мои чары ее уже не отпустят.
Лишь только после того, как мы достигаем дна, я сбрасываю ее со спины. Она уже наглоталась воды и немного окоченела, а значит, возможно - хотя какая мне разница? - не почувствует, как мои зубы разрывают ее плоть.
Вода вокруг алеет, смешиваясь с ее кровью - это, пожалуй, красиво, но я так занят едой, что мне все равно.
Сегодня я наконец-то буду сыт.

З. Ы. Автор в курсе, что он позволил себе беспрецентную вольность в изображении существ, принадлежащих шотландскому (и не только) фольклору. Но ему пофиг.